Н. Самурский, член ДагЦИКа, являлся военным комиссаром при войсках Красной армии во время подавления восстания Н. Гоцинского, командиром всех партизанских отрядов Дагестана.
Н. Самурский еще в октябре 1920 г. писал военкому Смирнову: «Нужно знать психологию дагестанцев, и психологию настоящего контрреволюционного движения, чтобы понять, как действовать. Наказать, покорить, уничтожить один контрреволюционный аул. Показать свою силу и решительность в беспощадности его наказания, значит заставить многих повстанцев разойтись по своим аулам и в трепете перед победителем просить пощады» .
В 1925 г., после того, как восстание было подавлено, Н. Самурский не без самодовольства отмечал: «Вместе с организацией мною трех тысяч партизан и с появлением в горах значительных частей Красной армии (целой дивизии) сразу была решена дальнейшая участь гражданской войны». И, как бы с сожалением, писал: «Но все же большинство повстанцев предпочло продолжать борьбу с оружием в руках…». Далее писал жесткое: «В связи с этим нами в отношении упорствующих были применены самые суровые меры» .
Свою силу и решительность в беспощадности наказания Н. Самурский продемонстрировал в Аварском округе, в феврале 1921 г. (это был не первый случай - в октябре 1920 г. он приказал расстрелять 80 человек из с. Куппа).
Небольшой отряд повстанцев, пришедший со стороны с. Тануси (здесь находились отряды Гоцинского), уничтожил у с. Гиничутля караульный пост красных. Получив известие о нападении на пост, Н. Самурский, находившийся в хунзахской крепости, приказал солдатам красноармейцам уничтожить селение.
О том, как проходила карательная акция, сохранились воспоминания современников. «...Мне было тогда десять лет. Мой дед Мирзал Магомед (было ему 74 года) сидел на молитвенном коврике. Мать, облокотившись на колыбель, кормила грудью моего младшего брата. Вдруг на фоне неба в дверном проеме появились два силуэта, прогремело несколько выстрелов. Тени исчезли, дед стал по очереди окликать нас и спрашивать, все ли мы живы. Мать не отвечала. Дед подполз к колыбели, из бедра у него текла кровь. Мать была бездыханна. Пуля насквозь пробила её грудь. Дед стал читать «Ясин», а малыш в люльке плакал. Вскоре солдаты пришли опять, выстрелами из винтовок убили дедушку, вдобавок несколько раз ткнули деда и маму штыками...».
Два дня продолжалась резня в селе (пули берегли), убито было около 70 мирных жителей. Среди убитых - немощные старики 80-90 лет (называют имена), около десяти женщин, в том числе 90-летняя Хандулай-Хаджи и Исайил Патимат – мать четырех малышей. Среди расстрелянных, зарезанных, заколотых штыками и шашками больше десяти детей, подростков десяти-двенадцати лет.
Гиничутлинец Абдулманап Газиев вспоминал: «Мой дядя, красный партизан Шамхалов Хайбула и двоюродный брат Мухаммад Абсалуддин рассказывали: когда они обратились к комиссару Н. Самурскому, что их беспокоит судьба ни в чем не повинных родственников, односельчан, он ответил: «В вашем селении нет безвинных... их нужно уничтожить». Утром третьего дня, оставшимся в живых женщинам и детям мужского пола до 15 лет, было приказано покинуть село, брать с собой ничего не разрешалось. Дома были отданы на разграбление солдатам.
Между тем, в крепости, в отряде М. Атаева находилось пятнадцать молодых гиничутлинцев. Принято считать, что именно М. Атаеву удалось склонить Н. Самурского сохранить жизнь оставшимся в живых женщинам и детям мужского пола до 15 лет.
Солдаты под конвоем выслали из селения женщин и детей до батлаичинских полей. Гиничутлинка Патимат Магомаева-Алибекова рассказывала: «Оставляя село, мать, желая сохранить жизнь единственному ребенку, мальчику 16-ти лет, одела его в женское одеяние. Так, пройдя два поста, добрались они до злополучного третьего поста. Офицер, который руководил досмотром, видимо, заметил не девичью походку юноши. Он отвел его шагов на десять в сторону, оголил голову, одним махом шашки перерезал ему горло».
Только через неделю, после того как село было разграблено и сожжено, жителям соседних сел Н. Самурский разрешил похоронить жертв террора.
П. Тахнаева.
0 Комментария
Оставьте комментарий